Школа выживания
Книги

Вступление

Наш предок не имел ничего и поэтому умел все. Для него не составляло проблемы с помощью только каменного топора и терпения добыть себе 15 000 кг мяса в виде среднего размера мамонта. Лично я даже с железным не берусь раздобыть в лесу килограмм зайчатины. Мой прапрапрадед не впал в отчаяние, застигнутый всемирным оледенением. Мы же теряемся, если в квартире отключили батареи центрального отопления. Он умел добывать огонь трением палочек друг о друга, ловить рыбу руками, по яркости звезд определить погоду на завтрашний день, каменным скребком выделывать шкуры и еще многое, многое другое. Мы затрудняемся развести костер даже с помощью спичек, не можем поймать окуня наиновейшим спиннингом, принимаем искусственный мех за натуральный и вздрагиваем, услышав страшное слово «мездра».

Мы, горожане, всецело зависим от тысяч неизвестных нам людей, которые где-то сеют пшеницу и пасут скот, греют воду и направляют ее в краны с обозначением «гор» в ванные и на кухни, выпускают электролампочки и шьют штаны. Все вместе мы можем всё. По отдельности — почти ничего.

Мы ничего не умеем — и живем хорошо.

Наш далекий предок умел все и жил плохо.

Давайте на минутку перенесемся на несколько тысяч лет назад.

Вот иду я по девственному, неприветливому лесу, сжимая в руках тяжелую сучковатую дубину. Я шарю по кустам глазами, выискивая потенциальную жертву — зайца, кабанчика, косулю, мышь или любую другую зазевавшуюся дикую тварь, годную в пищу.

Я иду, и мелкая дичь разбегается в страхе, признав во мне кровожадного хищника. А я такой и есть, потому что внутри меня громогласно урчит пустой желудок, а магазинов нет, и денег еще не изобрели, и даже карманов, в которые их складывать, пока не придумали. И единственная возможность не умереть с голоду — это кого-то убить и, простите, сожрать. Вот за тем я и иду по темному, доисторическому лесу.

А за мной на мягких подушечках лап крадутся рысь, тигр или медведь. Потому что им тоже кушать хочется и у них тоже под шкурой в животе урчит. И хотя я зовусь «охотник», для них я не более чем жертва, причем очень вкусная и очень удобная — когтей нет, клыков нет. Пороха древние хищники еше не нюхали и человека человеком не воспринимают, для них я та же скотинка, только на двух ногах.

Вот так мы и ходим, друг за другом охотимся, друг друга едим. Пищевой круговорот.

Я кушаю мелкую зверушку, меня кушает крупная, мои останки догрызает снова мелкая. На том древний мир и стоит.

Наконец я вижу сломавшего ногу и уже изрядно обессилевшего оленя. Воинствующими криками отгоняю сбившихся в стаю шакалов и стучу дубиной оленя меж рогов, пока он окончательно не затихает. Исполнив возле туши небольшой танец «Счастье охотника», я тащу оленя к стойбищу. «Вождю — сердце и заднюю ногу. Себе — вторую заднюю ногу, печень и шкуру, — размышляю я. — Мясо — охотникам. Потроха и жилы — женщинам».

Возле входа в пещеру в огромной грязной луже бродят дети, ищут червяков и жуков.

Выше по склону, в кустах, ползают на коленях женщины, собирают корешки. С утра до вечера первобытный человек занят только одним — добычей пищи. Все прочие заботы для него второстепенны.

Увидев олени, все бросают свои дета и долго поют и танцуют, восхваляя охотничью удачу. Heт счастья выше сытости! Приплясывая и подвывая в такт, тащим тушу оленя в глубь пещеры. Долго пробираемся вдоль влажных стен. Под каменными сводами гулом раскатываются крики, сопение, шлепанье голых ступней о землю.

Возле главного очага с помошью каменных ножей и заостренных палок в мгновение ока разделываем тушу. Утилизация полная, ворсинка не пропадет. Мясо — в пищу, жилы — на пошив одежды, шкуру — на каменную кровать вместо простыни, рога — на изготовление ножей, скребков, наконечников стрел, кости, предварительно обглодав и высосав из них мозг, — в дальний угол: наступит черный день — и они, измельченные, в пищу сгодятся. До вечера пируем. Все едим. едим, едим, пока животы пузырем не вздуются.

Первобытный человек запасы делать не умеет.

Нашлась еда — ест «от пуза», пока по швам не затрещит. Кончилась — зубы на каменную полку складывает.

Вот такая жизнь нелегкая.

Конечно, это мои предположения, но вот что пишут очевидцы, своими глазами наблюдавшие последние очаги первобытного общества. «Главное их питание составляют коренья двух или трех видов, и они ищут их по всей земле; коренья им очень плохие, и люди, которые их едят, от них пухнут. Перед тем, как есть коренья, их высушивают в течение двух дней, но многие все равно остаются горькими, к тому же собирать их очень трудно. Но так велик голод у индейцев в тех землях, что без кореньев они не могут обойтись, и в поисках их проходят две или три миги. Иногда они убивают несколько оленей, временами ловят рыбу, но это случается так редко, а голод среди них так силен, что едят они и пауков, и муравьиные яйца, и червяков, и разных ящериц, и змей, даже ядовитых, укус которых смертелен для человека: едят они и землю, и дерево, и все, что у них есть, даже олений навоз и еще другое, о чем я не буду рассказывать, но думаю, однако, что если бы в этой земле были камни, то и их бы индейцы, наверное, ели.

Они сохраняют кости и другие остатки от рыб и змей, которых едят, а потом их смалывают и едят полученную муку».

Так описывал свои впечатления испанский конкистадор, искатель золота и приключений Кабеса де Вака, живший в начале XVI века.

А вот что пишет Вильгельм Фольц об обитателях Суматры — дикарях племени кубу:

«Все свое время и силы они тратят на поиски пищи. Питаются фруктами, ягодами, корнями и клубнями, которые откапывают острыми палками. С удовольствием едят и ящериц, лягушек, гусениц, личинок жуков. Чтобы наполнить свои желудки, им нужно долго и напряженно заниматься собиранием пищи. Если пищи много, они едят до отвала, до изнеможения, но нередко ложатся спать натощак…»

Цивилизация стремительно развивалась, и только наука выживания пребывала все в том же изначально первобытном состоянии.

Спасение погибающих оставалось исключительно делом рук самих погибающих. Каждый защищал свою жизнь в меру собственных сил и умения. Одни умудрялись приспособиться к природным условиям, в которых оказались, и «выживали» неделями и даже годами. Достойный подражания образ такого «приспособленца» описал Даниель Дефо в романе «Робинзон Крузо». Другие приспособиться не могли и погибали в течение часов или суток. О них, естественно, никто не писал. Наиболее трагические страницы в историю чрезвычайных происшествий вписала эпоха Великих Географических Открытий.

Сотни тысяч малоподготовленных к существованию на лоне дикой природы авантюристов, движимых в подавляющем своем большинстве материальной заинтересованностью, ринулись стирать белые пятна на далеких материках. Естественно, аварийность среди подобных «диких» групп была невероятно велика. Но даже хорошо снаряженные «официальные» экспедиции нередко попадали, мягко выражаясь, в затруднительные положения.

Гибель половины состава участников плавания или перехода в те дни была в порядке вещей, если не самой удачей. Ведь многие экспедиции и вовсе бесследно исчезали. Дневники как самых великих, вписавших свои имена в крупномасштабные карты мира, так и рядовых искателей приключений той, не столь уж далекой, эпохи сплошь испещрены стенаниями по поводу голода, жары, холода, болезней, повального мора и тому подобных напастей.

Приведу для примера лишь два свидетельства. Первое — воспоминания Антонио Пигафетта, историографа первого кругосветного плавания Магеллана. «В продолжение трех месяцев и двадцати дней мы были совершенно лишены свежей пищи. Мы питались сухарями, но то уже не были сухари, а сухарная пыль, смешанная с червями, которые сожрали самые лучшие сухари. Она сильно воняла крысиной мочой.

Мы пили желтую воду, которая гнила уже много дней. Мы ели также воловью кожу, прикрывающую гротрей, чтобы ванты не перетирались; от действия солнца, дождей и ветра она сделалась неимоверно твердой. Мы замачивали ее в морской воде в продолжение четырех-пяти дней, после чего клали на несколько минут на горячие уголья и съедали ее. Мы часто питались древесными опилками. Крысы продавались по полдуката за штуку, но и за такую цену их невозможно было достать.

Однако хуже всех этих бел была вот какая.

У некоторых из экипажа верхние и нижние десны распухли до такой степени, что люди не в состоянии были принимать какую бы то ни было пищу, вследствие чего и умерли. От этой болезни умерло девятнадцать человек, в том числе и великан, а также индеец из страны Верзин. Из числа тридцати человек экипажа переболело двадцать пять. Кто ногами, кто руками, кто испытывал боль в других местах, здоровых оставалось очень мало. Я, благодарение Господу, не испытывал никакого недуга».

Второе воспоминание — отрывок из «Повествования о новооткрытии достославной великой реки Амазонки» — Гаспара де Карвачаля: «…А между тем из-за нехватки съестного мы впапи в крайнюю нужду и питались лишь кожей, ремнями да подметками от башмаков, сваренными с какой-либо травой; и столь слабы мы были, что не могли держаться на ногах. Одни из нас на четвереньках, другие же, опираясь на пятки, отправлялись в горы на поиск съедобных кореньев».

Серьезно, с научных познаний, человечество занялось проблемами выживания лишь в двадцатом веке. И причиной тому послужило, как ни покажется странным, быстрое развитие авиации.

Если первые модели аэропланов, как правило, терпели катастрофу вблизи городских окраин, на пустырях и стадионах, при скоплении тысячных толп зрителей, то самолеты 30—40-х годов могли сверэнуться с небес в любой, в том числе удаченной от населенного пункта, местности. Авиация расширила горизонты проникновения человека в труднодоступные районы. Но она же стала все чаще подвергать его жизнь жесточайшим испытаниям. Теперь для того, чтобы побывать в аварийной ситуации, не надо было далеко ходить. Пилот или пассажир из ОБЖ (ОБЗР)итой кабины и салона в мгновение ока мог оказаться в невероятно тяжелых условиях, где-нибудь в дебрях тайги, джунглях, на плавучих льдах, в море, пустыне.

Рассчитывать он мог лишь на имущество, случайно находившееся на момент аварии в самолете, на собственное умение, сметку и в немалой степени на везение.

Ситуация резко изменилась. Если раньше в подобные бедственные обстоятельства попадали люди более или менее профессионально подготовленные, приспособленные к существованию в особо сложных условиях дикой природы, вооруженные пусть нехитрым, но надежным снаряжением, — охотники, старатели, исследователи-путешественники, то теперь с небес в труднодоступные местности стали падать сотни дилетантов.

В отличие от дня сегодняшнего, когда спасательный вертолет может отыскать и поднять на борт пострадавшего в считанные часы, в те времена потерпевшему крушение могли помочь только наземные поисковые отряды. А им для этого как минимум надо было дойти до места предполагаемой катастрофы и отыскать пострадавшего. По результативности такой поиск можно сравнить с розыском пятикопеечной монеты, оброненной сутки назад из окна мчащейся на полной скорости автомашины.

Летчики ожидали помощи с «большой земли» неделю-другую, иногда месяц. Случалось, не дожидались вовсе. И лишь много лет спустя случайно обнаруженный остов самолета, истлевший скелет в лохмотьях обмундирования, сидящий в пилотской кабине, опустошенные консервные банки и короткие дневниковые записи могли поведать о разыгравшейся здесь трагедии.

Оказалось, желания выжить недостаточно. И никакая физическая выносливость не может служить гарантом спасения. На первый план выступает умение выживать. Воздушные асы сели за ученические парты.

В середине 40-х годов в США была создана сеть учебных баз для обучения летчиков стратегической авиации навыкам выживания. Пуэрто-риканская база Рамэй знакомила летчиков, и далеко не с привлекательной стороны, с джунглями; база Тэрнер «обеспечивала» болотные приключения, база Локкберн предлагала «увлекательное» двухнедельное путешествие по непролазным лесным дебрям. Замыкала цепочку обучения 390-я учебная эскадрилья, что базировалась в нескольких милях от горной цепи Сьерра-Невада. ВВС США не поскупились, собрали на базе Отэд лучшие силы: полковников Чарльза и Иннес Тейлора — участников заполярных путешествий, Ганса Сьюерса — охотника-профессионала, норвежского капитана Кнутсена, признанного знатока Арктики, и многих других.

За плечами каждого из инструкторов школы был немалый опыт путешествий и приключений.

База Стэя представляла собой три десятка палаток армейского образца, установленных на мрачном пятачке в предгорьях. З

анятия начинались с рассказов о всевозможных авиационных катастрофах, авариях, летных происшествиях. Задача курсантов состояла в том, чтобы поставить себя на место потерпевшего крушение и решить, что следует предпринять для своего спасения в первый день, через неделю, через месяц. Курсанты от обилия трагической информации впадали в уныние и на вопрос инструкторов: «Ваши первоочередные действия?» — честно отвечали: «Вытащу пистолет и застрелюсь!»

Следующий этап учебной программы знакомил с приемами самоспасения в различных районах планеты. Курсанты с удивлением узнавали, что и в пустыне, и во льдах Северного Ледовитого океана можно, проявив некоторую сноровку, обеспечиться крышей над головой, постелью и пусть не самыми привлекательными с гастрономической точки зрения, но продуктами питания.

Теоретические занятия обильно подкреплялись практикой. Курсанты преодолевали значительные расстояния на лыжах, плели силки и сооружали из подручных средств капканы, из деталей вдребезги разбитых радиостанций собирали новые, меньшей мощности, но все же исправно работающие передатчики. Чуть не каждый день они прыгали с парашютом и его же учились превращать в тысячу полезных в аварийной ситуации предметов, начиная от рогатки и кончая снегоступами и наконечниками для копий.

Наконец курсанты убеждались, что любимая присказка инструкторов: «Ни одно болото не засосет так, как басни вашей бабушки» — в общем-то, справедлива. Сами того не замечая, летчики начинали мыслить совершенно другими категориями — не «я попал в безвыходную ситуацию, я непременно погибну!», а «я оказался в затруднительном положении и, чтобы не погибнуть, должен сделать следующее…». После чего в памяти потерпевшего аварию летчика всплывали заученные во время бесконечных занятий инструкции.

Завершал курс обучения десятесуточный «аварийный марш», максимально приближенный к реальным боевым условиям. Курсантов разбивали на шестерки, каждому вручали парашют и аварийный запас, куда входили 42 предмета различного назначения, от спального мешка и накомарника до удочки и запасных носков, грузили в машины и ночью сбрасывали в долине Гризли.

Свалившись с борта идущей со средней скоростью автомашины, что в какой-то степени должно было моделировать высотный ночной прыжок с парашютом, курсанты оставались один на один со своими проблемами.

Они должны были делом доказать, что время, проведенное в 390-й учебной эскадрилье, не прошло даром.

Вслед за курсантами шли инструкторы базы. Но ни вмешиваться в действия подопечных, ни помогать им хотя бы даже советом они не могли. Они могли только наблюдать и ставить оценки — за переход, за построенные убежища, за пойманную дичь. Вмешаться в эксперимент они имели право лишь в самом крайнем случае.

Десять бесконечных суток курсанты ползали по многометровым сугробам, тряслись от холода, голодали. То один, то другой курсант, измученный хроническим недосыпанием, холодом, страхом, начинал симулировать болезнь или травму, надеясь с помощью актерского мастерства добиться эвакуации с последующим вручением чашки горячего госпитального кофе. Но инструкторы оставались глухи к стонам и жалобам, не подкрепленным «вещественными доказательствами». Поняв, что на милосердие рассчитывать не приходится, мнимый больной быстро выздоравливал и продолжал путь.

Аварийный запас продуктов скоро истощился. Наступивший голод заметно стимулировал охотничью активность «подопытных».

Полученные в лагере знания, которые многим казались бесполезными, постепенно начинали материализовываться, превращаясь в зайцев, попавших в ловушку, в теплые снежные норы, в костры, разведенные одной спичкой.

Через десять дней оборванные, обмороженные курсанты вваливались в жарко натопленную медицинскую пататку.

Инструкторы выставляли зачеты, разбирали ошибки: «Во время ночного отдыха вы не выставляли часовых. Маскировка практически не соблюдалась. Разве вы забыли, что двигались по территории, захваченной противником?»

Но все же главный урок курсанты Стэда усваивали прекрасно. «Я вспомнил, чему меня учили в Стэде, и сохранил хладнокровие, присутствие духа и, главное, сохранил свои носки сухими», — объяснил секрет своего успеха один из летчиков, сбитый за линией фронта, совершивший многокилометровый марш по тылам противника и оставшийся в живых.

Сегодня в «школах выживания» обучаются не только летчики, но и космонавты. Представители наиболее передовой на сегодняшний день профессии осваивают на практике как ультрасовременные, так и самые архаичные, самые примитивные приемы самоспасения.

Нет, проблема взаимоотношения с природой тет-а-тет в наши дни не исчезла, а скорее, наоборот, стала более актуальной, чем, скажем, сто лет назад. Катастрофически уменьшающиеся запасы сырья и полезных ископаемых заставляют человека все глубже проникать в труднодоступные точки планеты.

Там, куда раньше забредали разве что охотники-промысловики да беглые каторжане, сегодня вырастают целые поселки. Упрямо осваиваются недавние белые пятна. Экспедиции геологов и нефтяников, геодезистов и гляциологов[1] уходят в поиск. Даже представители исконно кабинетных профессий протаптывают тропинки из своих учреждений в богом и человеком забытые места. Идет глобальное освоение планеты Земля. К неисчислимой армии профессиональных путешественников следует приплюсовать легион любителей «дикого» отдыха. Стремительно развились такие ранее зкзотические формы активного отдыха, как альпинизм, водный, горный, лыжный, пешеходный, спелеологический туризм, парусный спорт.

Увы, далеко не все любители приключений возвращаются домой.

Но даже если не работать «в поле» и не отдыхать в горах, все равно нельзя быть гарантированно защищенным от несчастного случая на лоне природы. Мы все летаем на самолетах, которые могут совершить вынужденную посадку где угодно — в пустыне, тайге, тундре.

Мы плаваем на судах. Мы ездим на машинах.

Я знаю несколько случаев, когда водители и пассажиры застигнутых пургой автомобилей были вынуждены сутками бороться за свою жизнь, ожидая помощи дорожников, расчищающих снежные завалы. Мы ходим по грибы-ягоды, и каждый такой поход может неожиданно превратиться в многокилометровый аварийный марш-бросок. Сильный пол ожидает служба в армии, чреватый самыми экзотическими аварийными ситуациями.

Лет десять назад в газетах описывался случай, когда жестоко избитый человек поздней осенью более двух суток «выживал» за случайным забором, куда его забросили, посчитав мертвым, преступники. Он слышал голоса идущих мимо людей, но не мог подать о себе сигнал. 48 часов природного выживания в центре города!

Нет, природа не стала к человеку милосердней. За легкомыслие, неумение, незнание она наказывает самым жестоким образом.

Часто, много чаще, чем хотелось бы, телетайпы отстукивают трагические сообщения.

Стихия собирает обильный урожай жертв.

Сотни тысяч людей погибают ежегодно в морях, горах, пустынях и пригородных лесах.

Для поиска и спасения попавших в белу людей используется самая современная, вплоть до космической, техника. И все же подавляющему большинству потерпевших приходится рассчитывать только на себя.

Давно известно: от неумения до беды один шаг. Описаны десятки случаев, когда люди погибали от голода в окружении съедобных растений, о которых не знали, и дичи, которую не могли поймать, эамерзая, не догадавшись соорудить даже примитивное убежище, умирая в муках жажды в двух шагах от воды.

Я знаю, на собственной шкуре убедился — любой человек (подчеркиваю — любой!) способен сделать во сто крат больше, чем может предполагать. Надо лишь знать, что делать.

Умение рождает уверенность. Уверенность вытащит из любой, самой экстренной ситуации. И еще я знаю, что никто не застрахован от трагического случая. Покорно его ожидать — значит бесславно погибнуть. Готовиться к нему — значит наверняка выжить!